«Тебе, как встреченному в поезде, я рассказал бы жизнь мою... Невысказанность не легко нести в себе»...

Имануил Глейзер ОЛЕГУ ГОРШКОВУ



Имануилу Глейзеру


И что за божье наказание? – жить, будто сам не свой, но жить…
Хлебнув религии казарменной, самих себя вотще бежим.
Заложник языка эзопова, читатель зыбкостей меж строк,
ты знал: молчание не золото - дороже, но молчать не мог.
И всё же, упираясь истово в кромешный воздух глухоты,
слова, взыскующие истины, сошли на хрип, сломав хребты,
по звука позвонку рассыпавшись в облыжном треске немоты,
и связки времени осипшие рвались… а чем спасался ты?
Городовой, что из японии, дежурил на твоих устах…
Быть, исповедавшись, непонятым – вот самый неизбывный страх.
И кто бы нас ни вздумал потчевать вином и Откровеньем от…
за каждым вздохом многоточие, лишь алкоголь всё слаще врет.
Не одолеть, не воспротивиться, не усмирить свою лилит.
Зима, лукавая провидица, нам мерзлоту в глазах сулит.
Не промахнись же, слушай вьюжное её наречье за окном:
жизнь - одиночество, и нужно ли - так нараспашку, и по ком
опять звонит бессонный колокол, связуя небо и погост? -
он по тебе, а не по ком-нибудь – ты здесь один под горсткой звезд.
Пока ты дышишь, шарик вертится, пока идешь, блуждать следам –
ведь ты и есть тот самый первенец, из глины слепленный адам.
Здесь все - одни, и все мы битые знобящим опытом утрат,
непониманием, обидами; нам вкус бессонниц до утра,
солоноватый, вряд ли выветрить теперь, но неизбывней всё ж
всех страхов, залитых поллитрами, всех перемен скорлуп и кож,
во мне, в тебе вот эта властная, дарующая непокой,
необходимость сопричастности одной живой души другой.
Какой безлюдной и чужбинною ни померещилась бы нам
зима, но рдеет куст рябиновый – неопалима купина.
И потому - уж как получится, без вышиванья слов в ажур,
не как случайному попутчику, тебе, как другу, расскажу
всего себя – с полусиротства, которым с детства мечен я,
до песенки, что не сотрется, не канет, сколько б толчея
сует теперь ни гомонила бы, а что за песенка? – бог весть,
она напета Бобом Диланом, её мне ветер пел и весь,
в окно распахнутое пойманный, едва рождающийся свет –
страшись проститься с ним непонятым; расслышь в бормочущей листве:
мы одиноки, всяк по-разному, но упаси нас Бог, скорбя,
жизнь ощутить, как недосказанность, как умолчание себя...