Ты не забыт, гранита монолит! Как часовой в молчанье горделивом  Хребет, что кровью догуста полит, Стоит непокорённый над заливом.                                                             
  Там берег пуст…                                 Присядь и  закури.                       Послушай, друг, в каком не помню классе                                          Я побывал на Муста-Тунтури  –                              Глухом плато, каких на Кольском масса.
 
           Отец воспоминаний не любил.  От матери я знал, что он мальчишкой  В семнадцать лет ушёл на фронт и бил  На Севере врага без передышки 
  Наводчиком                           - орудия таскал                           По сопкам и болотам Заполярья,                               И где-то здесь среди угрюмых скал                               Пропах в боях пороховою гарью.                                                  
  Он почему-то не носил наград,                                Но видел я, как мертвенно серели На скулах желваки, когда подряд Мы все тогда Войну в кино смотрели.            
  Она ещё жила.                                  Бедой своей,                        Как  поколеньем тем она впиталась Мной, с молоком от матери моей, Что сиротой в четырнадцать осталась.  
                              
  Нас школьников везли – не довезли - Мы к побережью, вслед ступая строго, Шли по хребту - туда, куда вели                                   Сапёры и Немецкая дорога.                                                                                                                             Всё ниже тучи, пасмурнее день, Нам чудилось дыханье преисподней:                         Вдали – залив, чредою, словно тень, За ним два полуострова, как сходни.  
  Сгоревших сопок каменная твердь,           Как норы - Дзоты, рваные осколки. Себе обитель выбрала здесь  Смерть. Полярные сюда не ходят волки.
  Казалось, не окончилась Война: Всё на местах, но где-то спят солдаты;
  Немецкой каски ржавая волна, Растяжки паутиною распяты.
  Ничто зловещей тишины уют Не нарушает.                            Только ропот моря. И даже птицы гнёзда тут не вьют - Сгорело всё от боли и от горя.
  Вот он, Страны                              единственный                                                       моей,                       Кусочек Государственной границы,                                       Отборными частями егерей   Не сломленный,  как не старались «фрицы».     
  Здесь был форпост  Советских кораблей                                                                       От Северного флота -                                       в океаны            Сквозь сети заградительных полей -                    Шли проводить  Ленд-лиза караваны.     
  Вот потому то, как бельмо в глазу Был тот рубеж, за превосходство споря, Стояли:    те –                          на склоне,                                              мы – внизу: У самой кромки Баренцева моря.
 
  Спускалась ночь. Прижавшись у костра, Внезапно повзрослевшие потомки,        В огонь бросали, молча, до утра Тех караванов скорбные обломки.
  Норд-Ост, крепчая, воздух в клочья рвал,                    Вещая шторм!                                    срывая с гребней пенки - А мы глядели на девятый вал, Уткнувшись носом в сжатые коленки.
  Во мгле бесшумно двигались бойцы, А мимо нас, бушлаты сняв, на Доты                          Шёл,                    закусивший ленточек концы, В пургу,                                    в тельняшках,                                            взвод  морской пехоты.
  Свистели тонко пули у виска, Гремел прибой в фиорде, словно фибра, А с кораблей, стоявших у мыска, Неслись                   снаряды,                                       Главного калибра!
 
  Мы были там,                              в штурмующих рядах, Вжимаясь грудью в амбразуры Дотов, И я запомнил побеждённый                                                  Страх, И злой свинец горячих пулемётов.               
  Жестокою –                         не по годам строга Была атака.                          Рвалась, как бумага, Трещала под штыками плоть врага.                       Кровь на снегу,                                                                                   матросская отвага.
  Мы победили.                               Но, какой ценной?! Помилуй, Бог…                С тех пор мне часто снится Обугленный, но защищённый мной, Отчизны край на Северной границе.
  Я уходил последним,                                         И стеной О скалы волны рушились с разбега.                                                                       А Смерть?..        -  Она осталась за спиной,                 Швыряясь злобно,                                    вслед,                                          осенним снегом.
  Рыбачий, Средний, Муста-Тунтури -  Сурово побережье океана. Здесь редкий гость нечаянный турист: Граница на замке.                                       Хребет – охрана.
  Бывало, батя в праздник выпивал, Курил  «Казбек», мундштук сминая круто, Он никогда при мне не вспоминал Свою Войну:                             жалел.                                           И потому-то: Прости, отец, я боль не осознал, Когда однажды с залпами салюта    - На Тунтури, сынок, он воевал – Мне мать сказала тихо почему-то.
  Я всё забыл в житейской суете, Но там – в местах, что мне с рожденья святы, Есть скромный обелиск на высоте, Где спят за нас погибшие солдаты…
  И что мне о войне ни говори,  Когда звенят победные стаканы –          Я видел страшный бой за Тунтури, И в этом ВСЁ.                           Спасибо,                                                  Ветераны!
                         
 
    
  
                                                              Ссылка на текст произведения
                                                              |